Уголовная революция

Мы переживаем эпоху, в которую политика все более смешивается с грязью. Это

надо продумать и из этого надо сделать выводы.

Всякое революционное движение нуждается в денежных средствах. Чем

настойчивее, чем нетерпеливее, и чем беднее революционер, тем острее

становится для него вопрос о добывании денег любыми путями и средствами;

чем решительнее он «отвергает капитализм» и чем больше он, в качестве

социалиста или коммуниста, «презирает частную собственность», тем ближе он

подходит к уголовному правонарушению. Это предвидел Достоевский, у которого

Петр Верховенский прямо говорит: «Я ведь мошенник, а не социалист». Это

предвидел Лесков (в «Соборянах»): «Мошенники ведь всегда заключают своею

узурпацией все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться». Это

предвидел граф А.К. Толстой и другие. Но предотвратить этого развития в

России не удалось.

Еще Бакунин, мечтая о русской революции, возлагал свои надежды на русский

преступный мир.

Уже в первую русскую революцию (1905-1906) некоторые революционные партии

перешли к "экспроприациям", т. е. к ограблениям с убийством и к

прижизненным и посмертным вымогательствам (смерть Саввы Морозова).

В страшные годы 1917-1920 смешалось все. Люди грабили и уверяли, что они

«грабят награбленное». Интеллигентные революционеры присваивали себе чужие

дома, чужие квартиры, чужую мебель, чужие библиотеки - и нисколько не

стыдились этого. Крестьяне грабили помещичьи усадьбы; революционные матросы

- офицеров и городских "буржуев"; чекисты - арестованных; безбожники -

храмы; солдаты - военные склады. Революция стала грабежом, следуя прямому

указанию Ленина. В марте 1917 года Временное правительство амнистировало

уголовных, считая их, по-видимому, нелегальными борцами против

имущественной несправедливости, которые совершали свои уголовные деяния

якобы вследствие отсутствия в стране свободы и равенства и якобы жаждали

морального возрождения (см. в воспоминаниях заведующего всем розыскным

делом Империи А.Ф. Кошко «Очерки уголовного мира Царской России», с. 214).

В то время петербургская дактилоскопическая коллекция с фотографиями

преступников и подозрительных лиц достигала двух миллионов снимков. И вот

преступный мир покинул тюрьмы, освобождая их для "контрреволюционеров" - и

привычные жители тюрем влились в революцию. Уголовные, принимавшие

коммунистическую программу, быстро и легко врастали в партию и, особенно в

Чеку; уголовные, желавшие грабить самовольно, вне революционной дисциплины,

арестовывались и расстреливались. В 1920 году лицо, близкое к

профессиональному уголовному розыску, отмечало: «Все нынешние преступники -

новички, дилетанты; они грешат с голоду, ни скрыть, ни "завязаться", "смыть

кровь" не умеют; а профессионалы-рецидивисты, тюремщики - или в партии, или

перебиты ею за самовольство».

Характерным является пример «героя - революционера» Григория Котовского.

Если в воспоминаниях ветеранов Октября он предстает могучим титаном –

«косая сажень в плечах», то полицейская карточка рисует субтильного горбуна

ниже среднего роста. В документах архивов истории партии враньё начинается

сразу же после имени, отчества и фамилии. Дату рождения он указывал разную

– это помогало уклоняться от армии. В конце – концов, ему удалось омолодить

себя на семь лет. В анкетах герой пишет о беспросветной бедности детства,

но это не соответствовало действительности: хороший заработок отца –

квалифицированного рабочего, собственный каменный дом. И после смерти

кормильца владелец завода Манук - Бей продолжал опекать семью. По его

протекции мальчика зачислили в Кишиневское реальное училище. Проучился

Григорий там два месяца и был выгнан за хулиганство. Покровитель тут же

устроил юного дебошира в сельскохозяйственное училище. Тут уж Григорий

проявил некоторое прилежание и в 1900 году закончил курс. Но в анкетах

упомянул ещё и социал-демократический кружок, хотя ни о чем подобном в

училище не слыхали. Однако за воровство был исключен. Кочуя в качестве

помощника управляющего из имения в имение, Котовский манипулирует

поддельными рекомендациями, продолжает понемногу воровать и всячески

уклоняется от призыва. Свои первые 4 месяца отсидки схлопотал за подлог.

Затем следует обвинение в растрате и камера в Кишиневской тюрьме. Там он

ловко симулирует горячку и выбирается на свободу. Постепенно он приобретает

репутацию рецидивиста, но понимает, что выгоднее предстать пред обществом

преступником политическим, а не уголовным. После Октября – тем более.

Первый грабеж он совершил в 1905 году. За налетами на квартиры и магазины

последовали более крупные дела. За год его шайка превратилась в конную

банду, которая только в октябре 1905 года совершила 12 вооруженных налетов.

Правда, ни на одном из судов он не смог доказать, что экспроприированные им

деньги раздавались бедным. Все просаживалось в карты, прокручивалось в

ресторанах, растрачивалось на подарки любовницам. В 1916 году Котовский уже

сидел пожизненное заключение. Грянула Февральская революция, и ворота тюрем

распахнулись. Действительных и мнимых борцов приветствовали ликующие толпы.

Но даже либеральное временное правительство поостереглось выпустить

матерого бандита. Но Григорий Котовский не дремал и создал в тюрьме

«комитет самоуправления» и установил «революционный порядок». В Октябре

Котовский вместе с анархистами и вооруженными уголовниками помогает красным

в захвате города. Однако когда конную сотню Котовского включили в состав

Красной армии, братва, не провоевав и недели, покинула позиции для занятий

грабежом. За войну Григорий получал награды за работу в карательных

отрядах, фальшивые рассказы о победах сыпались из него. Но справится с

реальными врагами, ему было не по зубам. В 1925 году Котовский был убит по

пьянке своим товарищем.

Главные правила революции гласят: «Добро есть то, что полезно

революционному пролетариату; зло есть то, что ему вредно», «революции

позволено все»; «законы буржуазных стран не связывают революционера». Все

это внушено членам компартии и ее чиновникам. Так возник этот режим:

разбойники стали чиновниками, а чиновники стали разбойниками. Уголовные и

политики слились. Политическое и уголовное смешалось. В самую сущность

новой "политики" были включены: ограбление, ложное доносительство,

беззаконные аресты, произвольные мучительства и убийства, вечная ложь,

вечное вымогательство и законченный административный произвол. Уголовное

(преступное) обхождение человека с человеком стало самой сущностью

политики. А политика, принципиально признавая преступление полезным для

революции, зловеще засветилась всеми цветами уголовщины.